Вообще-то мы, дети, совсем не считали происходящее чем-то ужасным. Вот трагедия ленинградцев – это страшно, это такое горе…. А мы… Ну вот пошли в очередной раз за картошкой, - мы ж добытчики, если не мы, то кто? Поле выкопано, теперь можно ходить по бороздам и искать остатки. Замороженные. Сладковатый вкус подмёрзших мягких клубней – варёных или запечённых - помню до сих пор. Впрочем, пару раз мы покушались и на невыкопанные участки – осторожно выползали из лесочка на поле… Дома тогда всем влетело от взрослых. Ещё бы, ведь за такое, как и за подобранные колоски, родителей запросто мог ожидать арест и срок.
Зато пестики хвощёвые можно было собирать безнаказанно. Целыми днями на известных только нам полянах. И это была отнюдь не забава, а – очень нужное дело.
Когда стало чуть полегче, в школе стали всем выдавать в день по булочке. Серая, величиной с кулак. Её мы с силой прижимали крышкой парты, и получалась лепёшка – уже вроде большая…
А вообще-то в той жизни и для души было много чего интересного. В барачном посёлке за пустырём (там, откуда мы носили воду на коромыслах, по трети ведра) была даже библиотека, и мы ею активно пользовались. А на открытой эстраде в центральном посёлке как-то даже выступал Утёсов, и мы его видели и слышали с высоты забора.
Центральный посёлок был отнюдь не барачным: шестиэтажные дома, в центре сквер, мощный красивый фасад заводской проходной (авиамоторный завод). И где-то на краешке – один-единственный барак. Вот туда нас и переселили в 44-м. Краешек – но не лес. Правда, зона с колючкой тоже была, - я уже об этом писала. Писала и об огородах, которые там у нас появились. Кроме того, стали давать землю под картошку – за посёлком. Нам дали 8 соток, и мы вдвоём с мамой ухитрялись их обрабатывать (правда, их весной всем вспахивали, но – работы хватало). Картошки теперь в доме было – навалом. Сушили на полу в комнате, прям по ней ходили…
Отсюда, из центрального посёлка, уже можно было добираться до центра города. На трамвае. И вот мы с подружкой Валей поехали осваивать городскую библиотеку. А нас оттуда выгнали! Потому что мы заявились… босиком. Да, мы все летом так ходили, это было привычно, про это даже не думали, - в магазин – босиком, на трамвае – босиком… А вот из библиотеки – выгнали!
Но вообще-то жизнь на новом месте была другой, и не только для нас – для всех она быстро менялась. Я к этому времени уже перешла в пятый класс, с начальной школой было покончено. И тут вдруг ввели раздельное обучение. Нам пришлось пойти не в старую школу (она была рядом), а в другую, подальше. И вот тут мне очень хочется немножко рассказать про наших учителей. Про пятый не помню, а вот в 7 – 10 классах у нас был совершенно необычный «подбор» учителей.
Вот представьте себе: в простой школе половина учителей – мужчины. Потрясающий молодой математик, с совершенно необычной методикой (ах, как он по-своему учил нас быстрому устному счёту!); представительный такой историк с поставленным голосом; необыкновенный пожилой химик – старой школы («мадмуазель» - обращался он к очередной «жертве» у доски, и это означало, что сейчас последует нотация). Медицину преподавал умница-врач (да-да, два года у нас был предмет «медицина» - просто для жизни, на бытовом уровне). Я уж не говорю про физ- и военрука и про совершенно потрясающего учителя пения. Ах, Миша Аншер, какой хор он умудрился создать из нас, и как мы обожали его занятия!
Немецкий преподавала настоящая немка из немцев Поволжья. Добилась того, что мы на её уроках начали думать по-немецки. Русский-литературу – Серафима Сауловна. Вот она-то вообще была для меня основой жизни. Я была уверена и доказывала всем, что преподаватель литературы – это главная профессия в жизни и важнее ничего не может быть, поскольку она СОЗДАЁТ ЛИЧНОСТИ. Я беспрекословно знала, что это будет и моим делом в жизни, - то есть, собиралась в пед… (Но всё сложилось иначе, однако это о другом). А главной книгой для меня была «Что делать» Чернышевского, - всем доказывала, что без неё никак…
Ну и хватит о школе. Дальше – о театре. Все ли знают, что в войну именно Пермский оперный приютил у себя Ленинградский театр оперы и балета им. Кирова? Да, все истинные звёзды были там, у нас. «Кармен», «Жизель», «Евгений Онегин», «Аида», вся классика, все балеты - мы послушали и посмотрели всё, иногда и не по одному разу. Как-то это абсолютно естественно происходило, просто ходили по двое-трое или компаниями на дневные спектакли, брали копеечные билеты, сидели хоть бы и на галёрке…
Я и тогда, и сейчас как-то не люблю драматические спектакли, люблю оперу и балет. Не люблю искусство, напрямую изображающее реальность, - это касается и живописи: импрессионизм, сюры, - но не «махровый реализм».
Да, а ещё – была оперетта. «Сильва», «Вольный ветер», «Баядера» и т.д., и т.п… Тоже были эвакуированные артисты, знаменитости. И тоже – весь репертуар был наш, тем более что эти спектакли были в ДК нашего посёлка. И тоже не по одному разу, так, что уже все арии – наизусть…
Весь наш класс – 13 девчонок. И параллельных классов не было. Так дружили, что жить не могли друг без друга. Чёртова дюжина. Впрочем, нет, - мы звались «скверными девчонками», и это имя знали все. Почему скверные? Потому что практически каждый день встречались в сквере, идущем через весь посёлок. Держались за руки и такой поперечной шеренгой двигались из конца в конец сквера. И – пели. Негромко, для себя. Причём в основном – арии. Самые известные, и из опер, и из оперетт. Впрочем, могли и блатнячок иногда спеть, но – приличный, лирический (в зэковском-то крае как без него-то).
А ещё был каток. Большой, городской. Коньки исключительно на валенках: верёвочки от пятки и от носка, накрепко закрученные щепкой, - вот кто из вас такое видел? Вряд ли. У всех были в основном «снегурки», а у меня – «гаги»! А потом – «норвеги»! Вообще коньки на валенках - особое удовольствие…
И раз уж я перечисляю всё что было «не для жратвы, а для души», то упомяну и о том, как силами класса мы с большим увлечением ставили пьесы. У, как играли! И мужские роли играли сами. Но вот однажды – надоело. И пригласили ребят из соседней школы. Надо сказать, что во всей этой «скверной» жизни ни у кого из нас не было парня, - ни одного. Как-то не до них было. И вот только в конце, в 10 классе, появилась парочка ребят. И то ненадолго: в середине года оба уехали в военно-морское училище в Питер.
Это был уже 1949-й…